Заслуженный артист России, астраханец Валерий Штепин отметил юбилей

То, что он будет артистом, он знал с первого класса. Может, ему уже тогда шепнули об этом сверху? В творческой биографии заслуженного артиста России Валерия Штепина более ста ролей. Ярко выраженный комедийный талант не мешает ему выглядеть одинаково органично в драматических образах.

Юбилей для него — повод пошутить над собой, ну и ответить на несколько вопросов журналиста.

— Валерий Николаевич, актерство – это ведь осознанный выбор, если нет таланта, вы в театральный институт не рискнете. Когда вы решили, что хотите стать артистом? Как отнеслись к этому ваши родители?

— Отнеслись неодобрительно. Папа всегда был молчуном, молчал и в тот раз, а мама выговаривала за двоих. Что это за профессия для мужика, говорила она, ну будут тебе цветы дарить – и все. Но как только я поступил, она тут же приняла это. А в том, что я буду артистом, я был уверен с первого класса. Не знаю, откуда взялось это желание и убежденность. Родители простые рабочие на химкомбинате в Приморье, в роду артистов не было. Правда, и бабушка, и дед умели играть на музыкальных инструментах, самоучки, и мне это передалось — играю немного на фортепиано, гитаре, балалайке, гармони. В каких-то спектаклях эти навыки пригождаются. Рисовал неплохо. Глядя на меня, стал рисовать и брат – он уже давно главный художник Иркутского музыкального театра. Но что такое собственно театр, я узнал в восьмом классе, когда мы с другом забрели в Дом культуры «Горняк». Там шла репетиция в молодежной театральной студии. Мы засмотрелись: девчонки были красивые. Из-за них и остались. Ну и все. 22 человека в студии, из парней – только мы с другом. Но я увяз. В девятом классе получил диплом за лучшую мужскую роль второго плана в каком-то спектакле и понял, что теперь моя дорога – в театральный вуз во Владивостоке. Кстати, из Дальнегорской театральной студии туда каждый год кто-то поступал. А конкурс был серьезный.

— А когда поступили, поняли, что это ваше?

— Сразу понял. Впитывал все как губка. Моим педагогом был Сергей Васильевич Гиппиус – племянник знаменитой Зинаиды Гиппиус, хотя тогда это имя мне ни о чем не говорило. Прекрасный был педагог. В весеннюю сессию на первом курсе я, помимо актерского отрывка, сдавал экзамен по режиссуре – этот режиссерский интерес зародил во мне именно Сергей Васильевич.

— Когда началась ваша астраханская история?

— Родители перебрались сюда, и мама все время меня забрасывала письмами. Писала: здесь два театра, ты обязательно найдешь работу. Чтобы заработать на дорогу, я пошел грузчиком на конфетную фабрику. Месяц таскал восьмидесятикилограммовые мешки с сахаром. Зато аванс получил такой, что я думал: ошиблись, нечаянно все выдали. Потом мне остатки зарплаты прислали в Астрахань, куда я уже переехал. Устроился в ТЮЗ. Проработал там шестнадцать лет. Хорошее было время, и школой ТЮЗ оказался хорошей. Утром ты играешь сказку, вечером – хорошую драматургию, классику для юношества, надо быстро перестраиваться после зайчиков-лисичек…

— И волков. Вы были великолепны в «Золотом цыпленке». Помню, моя маленькая дочь плакала.

— Не только дети — заключенные плакали. Мы же ездили со спектаклями по селам, полевым станам, в зоне показывали. Заключенные вдали от дома, от семьи, по детям скучают – тема «Цыпленка» была очень понятна.

— К Астрахани долго привыкали?

— Лет семь, наверное. Мне не нравилась жара, я не видел никакой красоты вокруг, здесь не было ягод-грибов. Потом поездил по окрестностям, обнаружил немало интересного. И грибы тоже. Степь весной кого угодно переубедит. Хотя я сегодня могу и на даче зимой, вдали от суеты, испытывать особое настроение – звезды над головой, дождь за окном…

— А ездили на чем?

— Сначала на мотоцикле «Урал». С коляской! Потом свою первую машину купил. Деньги по всему ТЮЗу собирал: список был длиннющий, кто 50, кто 100 рублей в долг дал. Петя Дюжев, отец популярного сегодня Дмитрия Дюжева, дал тысячу! И я купил за четыре подержанный «Москвич». И вот тогда стали с женой ездить, и я стал открывать для себя Астрахань. И дальше Астрахани ездили. Эта привычка до сих пор у нас осталась, мы легкие на подъем.

— А драмтеатр вас ждал, ждал…

— И дождался в 1999-м году. Мне многие говорили, что я артист драматический, но пришел я туда, когда понял, что вырос из тюзовских «штанишек».

— Вы ведь и в режиссуре себя пробовали, и в кино снимались?

— Снимался в эпизодических ролях, хотя один герой прошел аж через четыре серии в фильме «Хозяйка тайги». Последние съемки – эпизод в фильме «День выборов-2». Но кино – это заработок, ничего больше. А режиссура… мне это нравится, и получалось, я ставил неплохие спектакли, но я понимаю, что это особая профессия, которая требует много времени и сил, а силы мне требуются для актерства.

— Моменты отчаяния в профессии у вас случались?

— Были. В один такой момент, когда достали недружелюбие, дрязги, ругань, я ушел из театра. Устроился в совсем другую сферу. Но без театра мне трудно. Хотя я с любой работой справляюсь. Так появился в моей жизни театр кукол. Я там сказку ставил. И даже кукол водил. Не представлял, как это трудно. Артисты с поднятыми руками час работают. Владение куклами – это особое искусство. Куклы разные — планшетные, тростевые, стационарные, и у каждой – своя техника. Я, не разбираясь в этом, когда делал капустник, выбралстационарную, которую ни один кукольник добровольно не берет, потому что ее сложно «оживить»: у нее всего две функции — ручками вверх-вниз и глазками хлоп-хлоп. Но худрук кукольного Владимир Долгополов сказал, что я ее оживил. А потом в драму пришел новый режиссер и меня назад пригласили.

— Дрязги к тому времени поутихли?

— Я просто переступил через это. Это стало неважно. Важен был только театр

— А как можно работать, если обстановка не устраивает?

— А это уже профессия. Анекдот есть: молодой актер спрашивает старого, как быть, мне в первом акте надо быть пьяным. – Какие проблемы? Выпил бутылку – и ты пьян. – Да, но во втором акте я должен быть трезвым! – А вот это, батенька, надо сыграть!

Так что надо играть. Это профессия. Зритель не виноват, что у тебя плохое настроение, не хочет знать, что у тебя случилось. Помню, мы играли с Сашей Беляевым, а ему в антракте телеграмму принесли: отец умер. И он доиграл. Хотя такие телеграммы положено после спектакля вручать.

— Почему же не дождались?

— Не знаю. Может, подумали, что такое надо срочно сообщить. Может, не подумали вообще. Может, не знали о таком правиле. О театральной этике, может, не слышали. А профессия наша такая, что …не должен зритель знать о наших проблемах. Я во время спектакля палец поранил – ерунда вроде, но кровь, а я в белом костюме. Замотал платком прямо во время спектакля – вроде так и надо. Хорошо, что платок оказался с собой. Могло же и не быть!

— Что для вас идеальная публика?

— Смешанная публика. Когда дети – с родителями. Тогда им можно что-то объяснить, помочь понять, что происходит на сцене. Хотя и для одних детей, уткнувшихся в гаджеты, играем. Играли же мы во Владивостоке для солдатиков, которые, рассевшись в креслах, просто заснули. И мы играли вполголоса, жалели защитников. Чего только не было!

— Ваша работа в «Пятой печати» меня впечатлила, как и сам спектакль. Но меньше всего я ожидала, что вы окажетесь иудой! Как вам в этом образе?

— Да, спектакль сильный. О том, как в человеке ломают человека. С Лысовым трудно, но интересно. Он умеет заразить артиста! Я люблю, когда из меня все выворачивают. Самое сложное для меня в этой роли оказалось сидеть в статичной позе час пять минут. Ноги затекают. Но нашли выход: кое-что изменили, где-то я встаю, перекладываю ногу на ногу.

— Я смотрела его дважды. Во второй раз заметила у вас те эмоции, которых не было.

— Ну, мы же живые люди. И потом мы каждый раз репетируем перед спектаклем. Приходим в день спектакля к четырем часам и репетируем. Мы — весь застольный разговор. Молодежь – вторую часть. Лысов нас подстегивает, и это правильно.

— Там такой сложный текст. Всегда поражаюсь памяти артистов.

— Слава Богу, память работает. И есть собственный метод запоминания. Но с возрастом я стал с трудом переживать ввод в спектакль, когда играешь вместо кого-то. По молодости легко вводился. Сейчас – нет. Меня вводили на роль Тевье в «Поминальной молитве», которого играл Юрий Черницкий, Царствие ему Небесное, я-то был Менахемом, и мне это решение далось нелегко. Я согласился на эту роль не сразу: долго смотрел спектакль в записи, изучал все мизансцены, потом сказал: «Пожалуй, да». Но до сих пор я в некоторых сценах не уверен, хотя зрители этого не замечают. И я начинаю злиться на себя. Спасибо моей партнерше Наташе Антоненко, которая играет в спектакле мою жену. Понимая мое настроение, она меня всегда успокаивает и поддерживает. В «Королеве Марго» у меня тоже роль, доставшаяся после Черницкого, — там всего два слова, но я все равно каждый раз переживаю

— Это издержки профессии? Или дело в вашем отношении?

— Конечно, дело во мне. Когда с самого начала не было репетиционного процесса, где знакомо и отрепетировано каждое слово, каждое движение, невольно возникает такое чувство, словно ты был вельможей и вдруг уселся на царский трон.

— Да вы уже давно сидите на нем!

— Ну нет! Короны я не чувствую.

Источник